Бандитский захват самолета Ту-134 в Уфимском аэропорту в 1986 году (СИ) - Савельев Виктор Алексеевич
Четырнадцать томительно долгих часов длилась эта осада, и четырнадцать часов захвативших самолет наркоманов уговаривали отпустить женщин, детей, подождать, пока в салоне залатают дыры от пуль и т. д. Делалось всё, чтобы затянуть время, найти выход…
В ЭТОМ МЕСТЕ, наверное, надо прервать рассказ, чтобы читатель не подумал, что сейчас начнутся громкие слова о самоотверженности, героизме, бесстрашном выполнении долга…
В жизни всё проще – не железные люди встретили этот налет, не будем скрывать, что у многих в ту ночь поджилки тряслись от пережитого ужаса. Мне рассказывали, как сдавали нервы, как прыгал в руке микрофон и срывался, дрожал голос у опытного командира экипажа, когда он сообщал «на землю» о нападении, как не по себе было многим людям, далеким от героических дел и риска, ходить под прицелом у озверелых наркоманов, отгонять и подгонять по их команде трап, увозить убитого, принимать раненых.
И тем не менее преступники, похвалявшиеся в захваченном салоне: «Мы вдвоем весь ваш аэропорт на лопатки положили!» – просчитались жестоко.
Помаленьку и полегоньку аэрофлотовский народ от шока оправился, захваченный наркоманами самолет блокировали сначала своими силами, второй пилот Вячеслав Луценко и стюардессы Лена Жуковская и Сусанна Жабинец (они из Борисполя) вели с бандитами самый настоящий психологический поединок и уговорили отпустить из самолета первую партию пассажиров под предлогом, что это уменьшит полетный вес и расход горючего при полете к границе.
– Мы в это время занимались эвакуацией выпущенных людей, оказывали им помощь. Одну из женщин во время нападения угонщик ударил прикладом, я перевязал ее, несколько раз ходил под самолетом, – вспоминает Геннадий Геннадьевич, который волей случая был направлен в качестве техника на выпуск злополучного рейса №36075 и оставался возле него до конца. – В этой напряженной обстановке, среди крови, люди сразу трезвели, приходили в себя. Помню, когда еще мы до приезда милиции блокировали подход к ТУ-134, с соседней стоянки пришла поглазеть любопытная стюардесса. Я ей говорю, что нельзя, а она только плечиком ведёт. И вдруг мимо проехал трап, на котором везли застреленного бандитами человека, – тут уж никакие слова не понадобились: стюардессочку как ветром сдуло…
Да, та ночь была испытанием для многих – замерзшие и мокрые люди были на пределе нервов и сил.
«Больше всего меня удивляло тогда, – скажет потом Геннадий Геннадьевич Сафронов, – что в захваченном салоне пассажиры сидели под дулом пулемета, а рядом – вроде бы спокойно – работал аэропорт, взлетали и садились другие самолеты. Это никак не укладывалось в голове, хотя и меня пару раз посылали – авиатехников не хватало – с других стоянок самолеты «вытолкать»… Я еще не знал, что Люся моя находится в кабине захваченного ТУ-134, мне даже мысль такая в голову не приходила… И вдруг в шесть утра, светать уже стало, один из сотрудников спрашивает: «Ну, что там Сафронову? Не выпустили еще?» Я всё понял. Представляете, что я в этот момент почувствовал! С той минуты я от захваченного самолета уже никуда не уходил…
ДА, ТЕПЕРЬ ОНИ ОБА знали – что они оба здесь. Несколько раз он выходил ее смотреть – и она припадала к стеклу кабины лицом и старалась улыбаться, показывая пальцами, что хочется пить – воды у них не было. Он бросился искать – где-то нашли бутылки с минеральной водой, но передать их не было возможности. В кабине самолета стоявший у «глазка», из которого виден салон и пассажиры, второй пилот Луценко в который раз пытался убедить преступников не проливать кровь, отпустить пассажиров, сдаться. Экипаж вел переговоры, оттягивая взлет под предлогом, что сейчас придут ремонтники и «заштопают» продырявленную пулеметными очередями обшивку самолета.
«К тому времени-то мы уже приободрились, – рассказывает Людмила Петровна, – ребята из экипажа что-нибудь веселое припоминали, чтобы поддержать меня. Смеялись: «Покажи в окошко твоего-то!» Я показывала им из окна Гену. Они нахваливали: «Ого, какой он у тебя черненький, кучерявый! Погоди, вот выживем – на море отдыхать поедем…»
Выжить было еще непросто: видя, что намеченный ими вылет все откладывается и откладывается, взбешенные налетчики начинали взвинчивать себя истерическими криками, грозились, что начнут расстреливать пассажиров. Стюардессы в салоне, как могли, успокаивали их, подавали кофе, просили за пассажиров, сидевших в полном молчании и оцепенении уже несколько часов.
В девять утра Геннадий залез на фюзеляж самолета и прошагал его из конца в конец – надо было делать вид, что авиатехники всерьез выполняют требования наркоманов и начинают ремонт машины. Его шаги грохотом отдались в салоне.
«Это был такой страшный момент, – скажет потом Люся. – Я думала, что наркоманы начнут стрелять – так они тогда напугались и закричали, заслышав над собой шаги. Второй пилот их еле уговорил через дверь, сказал: вы же просили вызвать техника, вот он и пришел…»
В тот момент Геннадий, действительно, был на острие, риск был велик. Но боялся больше за жену, хотя уже не было ночной нервозности. В его техническом домике на стоянке и вокруг самолета, в укрытиях, уже сидели работники милиции, ждали прибытия группы захвата. Было ясно, что часы налетчиков сочтены, шла подготовка к короткому штурму.
НАВЕРНО, НАДО сказать читателям, что за свои действия Геннадий Геннадьевич и Людмила Петровна Сафроновы были награждены правительством: он – орденом «Знак Почета», она – медалью «За трудовую доблесть». Когда я попросил посмотреть, Люся достала из шкафа две красные коробочки. Супруги Сафроновы сознались, что еще ни разу не надевали наград – да и вручали им их не прилюдно: в Министерстве гражданской авиации СССР при пустом зале – следствие тогда еще не было закончено, и делу не давали огласки.
«Я до сих пор не пойму, почему это орден дали мне, а не Люсе, ведь ей больше досталось, в самолете-то была она, – без всякой рисовки, искренне недоумевает Геннадий. – И, собственно, за что наградили нас – ведь не один же я к самолету ходил, много там было нашего аэродромного народа. Вот Пашу Кузнецова, техника-радиста, не включили в список для награждения – а ведь это он пассажиров от самолета помогал выводить под прицелом у бандитов, встречал людей у трапа, раненого, который потом скончается в санчасти, на руках с поля вынес. Водителя самоходного трапа Морковникова Лешу за ту ночь медалью наградили – а ведь рядом с ним Сергей Бочкарев работал у самолета, Сережа и увозил того погибшего пассажира, о котором я говорил…»
Меня во время этого разговора как раз больше всего и поразило, что Сафроновы вроде бы и чураются славы, признания – не надо ее им, лишь бы сами живы были да Женька, пацан, скорее рос…
Лично мне это глубоко симпатично – и понимая, что каждый из ходивших под прицелом у налетчиков достоин сам по себе газетного очерка, мы всё же – в ответ на поступающие просьбы читателей после завершения суда над бандитами сообщить подробности той ночи – выбрали для своего рассказа именно Сафроновых. Наверное, потому, что в их неброском поведении до и после этой истории высвечивается что-то очень типичное для многих наших людей – что-то такое, что чувствуется всеми, но трудно передается на словах…
– ЛЮСЯ ОЧЕНЬ болела после всего этого, – словно извиняясь, сказал мне Геннадий Геннадьевич, когда хозяйка в халатике, напоив чаем, вышла после тяжелых воспоминаний из комнаты. – У нее ведь и сейчас нервы от тех переживаний расстроены…
Те четырнадцать часов в осаде были такими бесконечно долгими – и дорого стоили всей родне. В аэропорту, замирая от каждого сообщения, все эти мучительные часы и минуты ждали Люсю срочно приехавшие из Булгаково ее мать, тетка, два брата… Не находила себе места мать Геннадия Геннадьевича, сидевшая в это время с маленьким Женечкой. Ждали – сначала рассвета, потом освобождения.
